"Встреча. Обратный отсчет" (Интервью современников о творчестве Владимира Киреева)

Жизнь даётся нам только на время. Пользуйся, пока можешь, а потом без слез отпусти. Это диковинная эстафетная палочка — одному Богу известно, где произойдет передача. И только Богу известно, где произойдет встреча…

Август только начинался, но уже было ясно, что осень скоро и нужно торопиться –насладиться солнцем, зеленью деревьев, долгими вечерами и летними выставками. Летние выставки всегда особенные – прохладные, немноголюдные залы и особая тщательность кураторов в подготовке этих выставок. Чтобы пришел летний зритель, его нужно удивить.

Удивление — вот чувство, которое испытываешь, впервые увидев работы Владимира Васильевича Киреева. Такие разные, неужели работы одного мастера? Невероятное чувство цвета - средиземноморское. Ученик Матисса? Нет. И большую часть жизни Владимир Васильевич прожил в Москве. Оказалось, что найти информацию о художнике очень трудно. Сухие и немногочисленные сведения в интернете и невозможность взять интервью – в 2021 году Мастера не стало… Но встреча-знакомство все-таки состоялась благодаря друзьям и ученикам Владимира Васильевича – Валерию Иосифовичу Бабину, Павлу Шевелеву, Алексею Орловскому, дочери Владимира Васильевича Киреева - Екатерине, спасибо им.

Марьяна Штелинг (далее - М.Ш.) Валерий Иосифович, Вы дружили с Владимиром Васильевичем. Правда, что родители не одобряли его выбора стать художником?

Валерий Бабин (далее - В.И.) Это традиционное мнение, что родители всегда против. Но это не всегда так. Я не знаю, мы о бытовых вещах и даже о детстве с Володей не очень говорили. Мы все больше о творчестве, о картинах говорили. Я знаю, что он в армии служил, шофером поработал, далеко не сразу он пошел в художники.

М.Ш. Он никогда не сомневался в правильности выбранного пути?

В.И. Не думаю. Хотя я вот с самого раннего детства встал на путь художника, а сомнения время от времени бывают. Все ли правильно? Может поваром нужно было стать? (Валерий Иосифович посмеивается лукаво) А если серьезно, я не думаю что у него были сомнения в правильности выбранного пути. Другое дело, что сомнения «соответствуешь ли ты этому вообще» бывают у всех, включая Сезанна и кого хотите. Потому что бывают у нас периоды подъема. Ловко я Сезанна к нам присоединил? (смеется) А если серьезно, то периоды упадка тоже бывают, когда думаешь «Вот! Что такое!»

М.Ш. Но мне кажется Вам повезло. Вы начинали работать в 60 годы – это оттепель, воодушевление, подъем в обществе, когда казалось, что сейчас прямо на глазах появляется что-то новое.

В.И. Это да. Но я скорее скажу, сравнивая наши молодые годы с нынешней молодежью. Мы начинали в годы сугубого соцреализма. Андеграунд, конечно, где-то был. Но важно другое – горизонтальный слой был очень широким, много молодых людей занималось искусством. И цели были попасть, если не в Лувр, то хотя бы в Третьяковку. А теперь что? Столько талантливых молодых людей, а где они? Очень узкий круг стал…

М.Ш. Может быть многие уходят в дизайн, в графику, в современные виды искусства.

В.И. Да, и пропадают как художники. Так что нам было легче.

М.Ш. Раньше ведь был еще госзаказ и можно было работать в издательстве, например. Я, готовясь к встрече, читала, что Владимир Васильевич. Работал в издательстве долго.

В.И. Да работал, тогда многие художники работали в издательствах, для поддержания штанов так сказать. А потом ведь он закончил полиграфический институт. Там распределение было.

М.Ш. А как произошло что, закончив граверное училище и полиграфические институт, Владимир Васильевич становится художником живописцем? Что или кто на него повлиял?

В.И. Знаете мы так не делим. Скажем в академии до революции делили на графиков и живописцев? Нет. А графический факультет в полиграфе был может быт самым живописным.

М.Ш. Удивительно, но я не первый раз уже слышу такое мнение.

В.И. Это Голицын говорил: «В полиграфе ничему не учат, а художники оттуда выходят». Кто-то во время института определился, кто-то после как книжник график, кто-то как мой друг Женя Добровинский ушел в каллиграфию, Наташа Бисти в книге работает. Так что и я и Володя мы в издательствах тоже поработали. Потому что живопись никогда нас не кормила, мы ее кормили.

Павел Шевелев (далее - П.Ш.) Я помню, как однажды мы с Владимиром Васильевичем говорили про его выбор ранний. Про то кто из какой среды и вот сравнивая, он говорил что в то время чудом выжил и стал художником, потому-то многие из его среды выбрали другой путь, стали бандитами. И Владимир Васильевич-то по типажу выглядит, как ранний римлянин, который ходил в соседний Альбено... И вдруг что-то с ним произошло, и он увидел другой путь для себя.

В.И. Думаю искусство его и спасло от той жизни сложной, которая была в послевоенной Астрахани. Я это хорошо понимаю, я ведь тоже вырос в маленьком городке. Так что нельзя сказать, что детство было у нас совсем уж безоблачным. Но Искусство спасительно.

М.Ш. Я читала, что Владимир Васильевич считал себя реалистом, но когда смотришь на его работы, то понимаешь, что это как будто не совсем так. Кажется, что в течение жизни у него несколько раз менялся стиль. Иногда даже сложно представить, что это работы одного художника.

В.И. Да Володя менялся очень часто и кардинально. Он владел и натурной живописью и любил писать абстракции. Но реализм ведь очень растяжимое понятие… Вот скажем если сравнивать…. С Мондрианом, да и про него не скажешь – реалист.

П.Ш. Здесь важнее не путать натурализм и реализм. Натуралист копирует пространство без учета возможностей холста, а реалисты учитывают холст.

В.И Или верят, что они работают с реальностью

П.Ш. Мы все делаем новую реальность на плоскости, не важно на холсте или стене

М.Ш. А что, по-вашему, влияло на такие кардинальные перемены в стиле Владимира Васильевича?

В.И. Трудно сказать. Скорее всего характер такой, авантюрный человек, ему нравилось уходить от того, что он уже может пробовать новое нравилось

П.Ш. Еще может быть время. Не мода, а именно время. Вдруг появляется альбом Джакометти или Моранди появляется, и все мир меняется! Есть какие-то вещи, которые нельзя делать как прежде. Да и абстракцией он увлекся, когда это было уже не модно, он был уже зрелый художник и вдруг увидел в этом свою тему.

В.И. Да, пожалуй, он был авантюристом в хорошем смысле этого слова. Ему было интересно все попробовать. Он и стекляшки клеил и тряпочки – желание эксперимента не угасало в нем никогда.

М.Ш. А кто был для Владимира Васильевича учителем, не институтским, а именно образцом в творчестве?

П.Ш. Шарден. Джакометти…

В.И. Пикассо, Моранди и да, Шарден конечно. У него были чудесные маленькие натюрморты. Я его спросил однажды, где они почему не показываешь их на выставках и он сказал, что все ушли в частные коллекции. А если про современников, то сильное влияние оказал на него Вениамин Басов его преподаватель, ученик Сергея Васильевича Герасимова.

М.Ш. В интернете я нашла очень короткое видео, любительская съемка. Владимир Васильевич рассказывает ученикам о Врубеле и мне показалось что Врубель был для него таким мерилом и маяком. Чествуется, что Врубель увлекал Владимира Васильевича и как художник и как человек вкладывавший большой смысл в свои работы.

В.И. Да, так и есть. Рисование Врубеля на Киреева влияло сильно в течение всей его жизни…

М.Ш. Я нашла цитату Владимира Васильевича «Что право на творчество нужно заслужить». Что он имел в виду?

В.И. Не просто заслужить - за него нужно бороться. Вот Паша уже говорил про послевоенную среду и сколько труда нужно было , что бы преодолеть это. Но даже когда ты член Союза художников и профессиональный художник, право встать за станок нужно заслужить. Потому что нужно в магазин сходить и деньги заработать, и семьей заняться, и время для творчества нужно выкроить. Хорошо вот у Александра Сергеевича няни были, а у нас ведь не так.

М.Ш. Сейчас удивительно слышать, что живопись не кормит. Время очень изменилось?

В.И. Нет, время не изменилось. Всегда так. Художник приходит в этот мир. А людям не всегда и дело до него есть. Вот Ван Гог разве был богат? Или Гоген? Ну, хорошо у Сезанна был папа. Был очень небольшой период в европейском искусстве, когда все Матиссы и Сезанны очень преуспевали, но это во многом благодаря русским меценатам.

М.Ш. Для Владимира Васильевича было важно, чтобы его коллекция была целостная, хранилась в одном музее?

В.И. Конечно, любой из нас хочет отдельный зал в Лувре или Третьяковке. Но Владимир Васильевич не был ни очень раскрученным, ни очень публичным человеком. Печально, но это правда. И я лично очень благодарен СДМ-Банку, что была сделана выставка Владимира Васильевича.

П.Ш. А ведь Владимир Васильевич был не только замечательным художником, но и педагогом. Люди, учившиеся у него, помнят его как первого Учителя. Его уникальность как педагога в том, что он никого не давил под себя, не подрезал крылья. Саша Пономарев, Андрей Кузькин целые поколения учились у него. Он ставил всегда интересные задачи, иногда даже такие, которые у него у самого не получались. Он умел, говоря о великих мастерах сделать так, что возникало ощущение, что они твои собеседники. Я помню, как вышел на улицу после его занятия и увидел пейзаж совершенно по-другому.

М.Ш. Владимир Васильевич вывозил своих учеников на пленэры?

П.Ш. Нет, Владимир Васильевич, как Валерий Иосифович, как мой дядя Владимир Брайнин – это люди, которые сидят дома на диване перед холстом и пашут, пашут.

М.Ш. Меня в некоторых пейзажах поразило, что место очень узнаваемое, но смотришь на него будто через волшебную линзу. Владимир Васильевич писал не с натуры, а по воспоминаниям?

В.И. Московские пейзажи все адресные, места узнаваемые… Но Москва удивительный город, очень изменчивый

М.Ш. Вот взять хотя бы «Ивановскую горку», которая сейчас в коллекции СДМ-Банка – место узнаваемое, но Москва преображается в какой-то совершенно готический город…

А как Вы думаете, почему (учитывая, что так много учеников и такие потрясающие работы и по цвету невероятные и композиции интересные и как человек Владимир Васильевич необыкновенно глубокий), почему так вышло что его творчество не известно широкому кругу зрителей?

В.И. Ну, Вы знаете этим гордиться можно! Ценителей настоящего хорошего искусства не так много. Время все расставит на места…

Автор интервью: искусствовед Марьяна Штелинг.